Чернобыльская катастрофа стоит в первом ряду самых серьезных техногенных аварий за всю историю человечества. Во время катастрофы погибли 2 человека, 31 человек умерли в последующие месяцы, около 80 – в последующие 15 лет. У 134 человек развилась лучевая болезнь. Порядка 60 000 человек (в основном — ликвидаторы) получили высокие дозы облучения. Она имела настолько губительные последствия, что и сейчас — почти 30 лет спустя — ситуация остаётся очень тяжелой. Взрыв реактора привел чудовищным по масштабам радиационным загрязнением местности. Загрязнению подверглись значительные территории Украины, Беларуси и некоторых областей России. Авария на Чернобыльской АЭС стала точкой отсчета нового периода взаимоотношений человека и атомного ядра. Периода, полного опасений, осторожности и недоверия. С первых дней после взрыва начались мероприятия по ликвидации последствий катастрофы, активная фаза которых продолжалась несколько месяцев, а фактически длилась вплоть до 1994 года. В промежутке 1986—1992 годов насчитывалось 600 000 ликвидаторов, и более миллиона людей были задействованы в работах в 30-километровой зоне. Последствия Чернобыля были бы большими для Беларуси, Украины, России и для Европы, если бы не героические усилия многих людей, которым удалось в сжатые сроки обуздать стихию. Работы по строительству саркофага, дезактивации станции и прилегающей территории в основном легли на воинов Советской Армии. Маршал Язов как-то сказал: "Армия закрыла своей грудью Чернобыль". И это – правда, в прямом и переносном смыслах. Не считаясь с опасностью для собственной жизни, сотни тысяч людей делали все для того, чтобы уменьшить разрушительные последствия. Среди них было более тридцати тысяч человек из Казахстана. Также были привлечены отдельные воинские подразделения 27-го полка химической защиты (воинская часть 20040), который был единственным участником от республик Средней Азии. На Атырауском НПЗ работают два человека, принявших участие в ликвидации последствий аварии. Это Нурлан Кейкин и Утесин Уандыков. Оба были военнообязанными, лейтенанты запаса. Были призваны в ряды Советской Армии. У каждого была своя мирная профессия, работали и не думали, что могут оказаться в радиационном очаге. Нурлан Койшиевич Кейкин служил с 15 октября 1986 года по 27 января 1987 года и был командиром взвода. Утесин Бисембаевич Уандыков служил в 1986 году и был заместителем командира роты по политчасти. Наши товарищи Нурлан Кейкин и Утесин Уандыков проявили мужество, не побоимся сказать, героизм в период своей службы. Сумели достойно выполнить задание Советского правительства и внесли свой вклад в дело ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Оба награждены Почетными грамотами, знаками, им выражена Благодарность. Воспоминания трогательны и волнующе, перед глазами встают мертвый город Припять, деревни, где нет ни одной живой души, Чернобыльская станция, товарищи… Управляющий директор капитального строительства и реконструкции Нурлан Кейкин: «Я давал присягу Родине» Первое, что бросилось в глаза - это отсутствие мужского населения в деревнях и городах, из местных только женщины и старики и остальные – военные со всего СССР. Проезжали около г. Припять. Только недавно молодой город атомщиков был красивым, а сейчас огорожен колючей проволокой и стал закрытым, мертвым городом. Чернобыль стал практически городом военных, существовал комендантский час, военный патруль. Всё шло, как говорится, по «законам военного времени». К примеру, за мародерство судил военный трибунал и т.д. Наш полк дислоцировался около г. Хойники (Гомельская область в Белоруссии). Если напрямую, то расстояние до ЧАЭС было около 50 км. Вначале по приезду занялись обустройством военного городка: строительство палаток, столовой, штаб, парк техники, в общем, всё, что должно быть в военном гарнизоне. Параллельно некоторые роты выезжали на задания - обработка (дезактивация) жилых домов, производственных зданий (коровники и т.п.) близлежащих деревень. 7 ноября 1986 года, по аналогии параду 7 ноября 1941года, наш полк принял участие в военном параде и прошёлся по площади г. Хойники и сразу был погружен на автомобили и направлен в г. Чернобыль. По прибытию к новому месту дислокации, полк стал обустраиваться в одной из местных школ. Школа была старая, во времена Великой Отечественной войны была немецким госпиталем. Когда копали ямы для туалетов то и дело попадались человеческие останки. Буквально на следующий день был дан приказ на химическую обработку микрорайонов города. По нынешним меркам микрорайонами и назвать-то трудно, несколько двухэтажных домов 50-60-х годов. Выносили домашнюю утварь, грузили в машины и отправляли в специально подготовленные «могильники», их было множество в лесах. Нашему батальону «попался» 2-ой микрорайон. Почти во всех квартирах были накрыты праздничные столы. Видно было, что людей эвакуировали в спешном порядке 1 мая. Во дворах стояли гаражи, приходилось вскрывать их и всё что там находилось отправлять на «могильники». На одном из вечерних построений командир полка объявил, что нашему полку выпала большая честь «штурмовать» крышу 3-го энергоблока. Сейчас кажется странным, но почему-то прозвучало громогласное «Ура-а-а!!!». Было приказано подготовиться 1-ой роте нашего батальона, а две другие роты (в одной из них я служил) должны были продолжать работы в микрорайонах. На следующий день, приблизительно в 10-00, к нашей роте подъехал наш комбат, отдал приказ «К машинам!». Погрузились и поехали. Куда мы не знали, да и не у кого было спрашивать. Приблизительно через 40 минут мы приехали. Каково было наше удивление, когда мы, выйдя из машин, увидели, что находимся на территории ЧАЭС. Оказывается, личный состав первой роты всю предыдущую ночь плохо спал, наверное, переживали, и может быть, из-за такого морального состояния бойцов и офицеров, командование решило заменить их. Таким образом, мы оказались теми первыми, которые очищали крышу 3-го энергоблока от всего мусора, в т.ч. и от радиоактивного (трубки, таблетки стронция и т.п.). Как-то к нам вышел один подполковник и произнес: «Ну, что, ребятишки, готовы? Иностранная техника (роботы) не выдержали и не стали работать на крыше. Сейчас их оттуда снимают. Как вы поняли, без участия человека ничто не может свершиться. Готовьтесь!». Сейчас мне вспомнился документальный фильм, который транслировался в прошлом году и этот эпизод там приводится. К этому времени крыша 4-го энергоблока (тот, который взорвался) была накрыта бетонно-металлическим «саркофагом». Самый высокий уровень радиации на крыше 3-го энергоблока составлял 12 600 рентген (р). Как известно, доза облучения в 100 рентген уже смертельно опасна, человек умирает в течение 1-го месяца, а в 600 р – через несколько часов. По этой причине первые погибшие – это наряд пожарной части, который приступил к тушению пожара. В кинотеатре «Чернобыль» была доска с фотографиями этих ребят и надпись «Они были первыми». Поэтому была установлена предельно допустимая доза для военного времени в 50р, а в мирное – 25р. С этого момента пошел «человеческий конвейер», после двух выходов (первоначально 1 выход составлял 40 сек., потом подняли до 1 минуты) на крышу людей меняли и так целый день, неделя и т.д. На крышу поднимались солдаты по два человека, облаченные в свинцовые нагрудники, плавки, передники (как у кузнецов), перчатки. Всё это весило около 16 кг. Их задачей было погрузить за 1 минуту 15-20 лопат мусора в контейнеры, задачей офицеров: вывод солдат на крышу (на уровне 75 м.), замер времени (на случай отказа громкоговорящей связи с командного пункта) и снова вернуться на командный пункт. За один выход солдаты получали доза облучения 7-8 р, через 2-х выходов шли другие, офицеры менялись через 1-2 дня. Кстати, офицеры были облачены только в рабочую военную форму. По количеству задействованных в ликвидации последствий аварии мы понимали масштабы катастрофы – произошла авария мирового масштаба. Откуда только не было людей. Это и военные, врачи, ученые и др. Так как мы находились почти в Европе, то «возгласы» европейских радиостанции только об этом и говорили, была определенная паника по необследованным масштабам распространения радиоактивного облака. Всем казалось, что это облако накрыло их страну и уже есть пострадавшие и так далее. Даже в самых тяжелых условиях наш народ не теряет чувство юмора, и нештатные ситуации тоже были. В один из дней, когда наше подразделение занималось очисткой микрорайонов г. Чернобыля, солдатами из погреба была извлечена фляга с брагой. Вся рота собралась вокруг фляги и стали рассуждать, что с ней делать. Увидев их, я подошел и, поняв в чём дело, объяснил вред употребления этого напитка, тем более с неизвестным уровнем радиации и приказал вылить. Два солдата взяли эту флягу и понесли выливать. Поняв, что приказ будет выполнен я ушел на другой участок. Каково было моё удивление, когда мне сообщили, что наша рота «навеселе», как в фильме «Свадьба в Малиновке», то не знал смеяться или наказать, но наказывать было некого, все «вырубились». Пришлось наказание оставить на следующий день. Это тот момент, когда желание пересилило все запреты и даже вред здоровью. Потом все жалели, конечно, что так поступили, но факт свершился. Ребята с других рот, которым не досталось, подшучивали над ними: завтра у вас что-то отвалится, или вырастут лишние пальцы или другие органы. В законодательстве РК имеются льгоы для лиц, принимавших участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, но я ими почти не пользуюсь. Это, скорее всего, связано со спецификой моей работы, времени для здоровья почти нет, хотя имею право на дополнительный отпуск, бесплатное санаторно-курортное лечение и др. Конечно, органы социальной защиты выполняют свой рабочий долг: перечисляют пособия, предлагают путевки и так далее. Заместитель начальника отдела по охране окружающей среды Утесин Уандыков: «Я выполнял свой воинский долг» Это было в 1988 году. В то время я работал на Гурьевском химическом заводе (ГХЗ), после окончания института. Как раз в это время на ГХЗ произошла авария на производстве полиэтилена, и мы занимались ликвидацией ее последствий. И вот в это время пришла повестка из военкомата о призыве на военные сборы. Место отправки нам не сообщили, но я догадался, что на Чернобыль, так как моя специальность была связана с химической защитой. Я был офицером запаса, так как в институте проходил военную подготовку и военные сборы в полку химической защиты Среднеазиатского военного округа (САВО), который находился под Целиноградом, а во время аварии на ЧАЭС был дислоцирован в Чернобыль. Нас, офицеров запаса из г. Гурьев было призвано 7 человек. После прохождения комиссии мы прибыли в город Хойники Гомельской области. Там дислоцировалась войсковая часть 20040 полк химической защиты САВО. Двое среди нас не подошли по возрасту, так как существовали ограничения: «не моложе 25 лет и старше 45». Все остались, кроме тех, кто не подошел по возрасту. Так как я был членом КПСС, меня назначили заместителем командира роты радиационной разведки по политчасти. Город Хойники находился в 30–ти километровой зоне отчуждения. Нужно отметить, что во время аварии на Чернобыльской АЭС, в основном, пострадала белорусская земля. Потому что, атомная электростанция находится на границе с Белоруссией, и когда направление ветра было в сторону этой республики, то радионуклиды, иначе говоря, вся радиация накрывала белорусскую землю. Что характерно, радиационные осадки, оседающие на деревьях, траве, жилых строениях, при ветре могут менять свое расположение. Наша работа заключалась в радиационной разведке. В то время не было возможности полностью эвакуировать население, и поэтому нужно было успокоить жителей тех мест, для этих целей проводился постоянный дозиметрический контроль их жилья, дворов. Уровень радиации мы постоянно контролировали и заносили в журнал учета войсковой части. При повышенных нормах устанавливали определенный объем работы. Например, у кого - то двор имеет повышенный уровень радиации, там убирали верхний слой грунта, который называется дерном и отправляли его в «могильник». Или же ограждения, заборы, крыши, их мы меняли. Но, через месяц, когда мы замеряли повторный уровень радиации в этих, так называемых очищенных местах, вновь наблюдалось ее повышение. То есть, принесенные ветром радионуклиды вновь оседали на этих территориях. Моей личной задачей было проводить политзанятия. Выпускались листовки, газеты. Делалось это для того, чтобы успокоить военнослужащих, настроить их на работу. Среди них было очень много простых ребят, рядовых и сержантов запаса из Киргизии, Таджикистана, Алматинской, Актюбинской областей. Организовывался досуг: устраивали соревнования по волейболу и футболу, конкурсы между ротами. Были и нарушители воинской дисциплины, которых сажали на гауптвахту. Как то военнослужащие, человек 15 под моим руководством поехали в деревню, чтобы выполнить работы по дезактивации заряженных участков. Там встретились с председателем поселкового совета. Мы распределили объем работы для личного состава, а потом я с председателем поехал в лес, чтобы выбрать участок, где мы будем валить деревья для строительства забора. Кстати, там такие сосновые леса были! Участок мы определили, приезжаем обратно, смотрю, все мои ребята подшофе. Спрашиваю: «Что случилось?». Они рассказывают: «Да тут одна бабушка попросит: «Почисти участок двора, сынок у меня», потом другая: «Поменяй забор у меня». И каждая накрывает стол». Слава богу, командир роты не узнал об этой истории, а может и знал, но видимо, чисто по - человечески понял состояние ребят и не стал поднимать шумиху. Питание было на хорошем уровне. Каждому военнослужащему выдавались командировочные в размере 5 рублей 30 копеек в сутки. И что характерно, их выдавали вечером последней субботы месяца, а в воскресенье утром на плацу организовывали распродажу товаров магазинами «Военторга». Там было много дефицитных товаров. Военнослужащие закупали их и отправляли домой. Опять-таки, делалось это с целью того, чтобы личный состав не тратили эти деньги на алкоголь. Потому что, как такового строгого военного режима не было. Но утром подъем в 6 часов, обязательно-добровольная утренняя разминка, личный состав жил в полевых условиях. Это было лето, ближе к осени. Потом, в связи с необходимостью меня перевели в пункт радиационного контроля и дезактивации автотранспорта, выезжающих из зоны отчуждения. При превышении уровня радиации выше нормы, то соответственно проводили дезактивацию специальным оборудованием АРС-14, с применением порошка СФ-2У. Дежурство велась по вахтам. Штаб гарнизона располагался в городе Припять, и мне довелось быть там. Это был «мертвый» город. Пустующие дома, распахнутые настежь окна, на улицах никого нет, кроме редких автобусов и машин с бортовыми номерами крупного шрифта, обслуживающие работы по ликвидации аварии. И дальнейшая их судьба захоронение в «могильниках». Жители многих деревень в зоне отчуждения эвакуированы. Мародерство было страшное. Двери домов были опечатаны, но окна распахнутые. Люди в то время не понимали что такое «радиация» и влияние ее на организм человека. Брали все, кто что хотел. То же самое было и с магазинами, и это несмотря на то, что все продукты питания, промтовары были заражены. А трава вырастала по 2 метра высотой, вот такое стимулирующее воздействие оказывала на нее радиация. Видели «могильники» для автомашин. Местная милиция по-своему охраняла их, но и эти машины тоже были разграбленными. В то время в Советском Союзе не было даже правильного прибора для измерения уровня радиации. Когда в 1989 или 1990 году в этой опасной зоне побывал Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, он удивился: «А почему у нас такие приборы до сих пор?». И дал команду приобрести приборы мирового стандарта. И только после этого стали выдавать каждому военнослужащему так называемые «карандаши». Этот прибор, который показывает уровень накапливаемой радиации в человеческом организме, и обязан носить в кармане каждый ликвидатор. Специальный защитный комплект нам не выдавали, так как уровень радиации на момент нашего пребывания, позволял ходить в нормальной, рабочей военной форме. Мы надевали респираторы, когда разведывали участки деревень. Радиация, ведь она не ощущается, от нее нет боли, она проявляется потом, по истечении времени. Ведь известно со слов очевидцев, что многие из тех, кто был на реакторе в первые минуты, часы аварии, не знали о смертельной опасности. Например, пожарные. Они не знали, что атомный реактор был разгерметизирован. Об этом стало известно позже. Там нас не обследовали, только когда я вернулся домой, попросили обратиться в горСЭС. Там специалисты обследовали меня и сообщили, что уровень радиации у меня не превышает фоновой. После возвращения из зоны Чернобыльской катастрофы у меня родилась дочь Заузагуль. И когда я проходил спецкомиссию, специалисты интересовались ее здоровьем. В советское время участники ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС получали льготы в зависимости от того, в какие годы они там находились. Те, которые находились там, в 1986-1987 годы имели одни льготы, а которые находились в 1988 -1989 годы другие льготы. Помню, мы по талонам получали продукты питания, были освобождены от уплаты подоходного налога, имели право на внеочередную и бесплатную установку домашнего телефона. Сейчас всего этого нет. Сегодня я получаю ежемесячное пособие размером 2,3 МРП, могу в любое время взять трудовой отпуск, и дополнительно 15 дней без содержания. В свое время в Атырауской области активно действовало движение «Эхо Чернобыля», которой руководил кадровый военный, принимавший сам участие в ликвидации аварии. Он собирал всех, выслушивал мнения, выяснял, кому какая нужна помощь. Сегодня такой активности уже нет. На наше восклицание: «Вы каждый день в мирное время совершали подвиг!», Нурлан Кейкин и Утесин Уандыков ответили: «Мы давали присягу Родине и выполняли свой долг. Так все делают. И нет никакого подвига». Гордимся, что с нами работают такие люди, которые неравнодушны к человеческой беде, нанося вред своему здоровью, рискуя своей жизнью, выполняли долг. А затем, вернувшись к своей мирной профессии, сумели стать профессионалами. У каждого из них есть своя семья. Они - любящие отцы и деды. Спасибо вам! Желаем вам долгой благополучной жизни!